Говорят, в каждом возрасте есть свои преимущества, но ведь старость тоскует по невозвратной молодости как лучшему времени жизни, ее цветению. «Веселись, юноша, в юности своей», — советует премудрый Екклезиаст. Веселятся, еще как веселятся, как посмотришь по телевизору… Однако не все и не повсюду. Бывает и трудная молодость, берущая на себя заботу о недомогающих родителях, помнящая заветы старшего поколения; бывает беспризорная, предоставленная самой себе и в поте лица добывающая насущный хлеб. Честно, между прочим, добывающая, особенно в провинции, где и работу-то по специальности молодым людям бывает трудно найти. Бывает молодость книжная (да, и теперь бывает), влекомая жаждой познания, чистая и одинокая, но все равно счастливая — не преизбытком сомнительных развлечений, а далью открывающихся горизонтов, своей мечтой и надеждой.

И все же в глаза бросается какая-то другая, куда менее симпатичная молодежь. О ней и рассуждают в своей статье Ирина МЕДВЕДЕВА и Татьяна ШИШОВА. Картина, которую они рисуют, кому-то может показаться мрачноватой и однобокой. Однако, согласитесь, тенденция затянувшейся «молодежности» существует и схвачена верно — черты нарастающей инфантилизации общества отмечены выпукло, резко, без ретуши. Это сигнал об опасности, которой нельзя пренебречь.
Молодость у нас отнюдь не в забвении. Сколько молодежных изданий, радио- и телепередач, концертов и фестивалей, молодежных клубов, музыки, моды (больше в крупных городах, конечно, а не в глубинке). И думаешь, может, потому, что у нас молодежи стало не так много (по данным переписи 2002 года — около 20 процентов, и молодежным считался возраст от 14 до 30 лет), с ней и носятся как с писаной торбой. Но если юных так ценят, то почему не стараются сохранить их здоровье и жизнь? Почему практически все, что предлагается сейчас молодежи в качестве эталонного стиля, достаточно быстро приводит в больницу, а то и в могилу? Что ни возьми: курение, пиво, наркотики, гормональные контрацептивы, компьютерные игры, экстремальные виды спорта, рок-музыку, «свободную любовь» — все пагубно.

По сравнению с предыдущим поколением сегодняшняя молодежь в среднем живет куда богаче. Особенно в больших городах. Снимать квартиру, иметь машину, компьютер с Интернетом, сотовый телефон, модную одежду — все это в последнее время стало не привилегией некоторых счастливчиков, а в общем-то нормой жизни. Нормой жизни стало и то, что молодым сейчас платят больше, чем людям зрелым. И это уже имеет свое «рациональное» обоснование: у молодых же выше потребности, им нужно больше тратить. Соответственно и зарплата им нужна выше, чем людям постарше. Логика на первый взгляд безупречная, но на самом деле бредовая, шизофреническая: мало ли кому что нужно? В нормальном обществе повышение зарплаты — это награда за умения, знания, которые, естественно, приходят с годами. А тут человеку платят фактически за саму молодость как за дорогой товар. Интересно, что при этом очень многие молодые люди считают свой заработок недостаточным для обзаведения семьей и уж тем более для рождения детей.
Но только на первый взгляд современная молодежь — кумир, а по существу — жертва. Веселящаяся, самодовольная, упивающаяся свободой, в наушниках и с банками пива, она мчится наперегонки к своему жертвеннику. Мы с вами свидетели небывалого по своей массовости жертвоприношения, молодежного холокоста. А все, как сомнамбулы, повторяем за лукавыми гипнотизерами: «Молодым, им же больше нужно…
Пусть поживут в свое удовольствие!»

На ум пришла аналогия с ритуалами древних ацтеков. Они вели так называемые «войны цветов» («las guerras floridas»), основной целью которых был захват пленных для принесения их в жертву. Цветы — они ведь нежные и требуют особой заботы, особого ухода. Порой им оказывали поистине царские почести, поили-кормили отборными яствами, к юношам приводили прекрасных девушек — короче, давали пожить в свое удовольствие. Но в означенный день и час пленники поднимались по ступеням на пирамиду, чтобы украсить собой алтари индейских идолов. Там, наверху, жрец рассекал им грудь обсидиановым ножом и вырывал еще живое, трепещущее сердце…

Как знать, может быть, не случайно первое поколение молодежи, подвергшееся в конце 60-х глобалистским экспериментам по «сдвигу культурной парадигмы», было поэтично названо «дети цветов»? Нет ли здесь исторических аллюзий? Во всяком случае, проектанты «прекрасного нового мира» испытывали повышенный интерес к язычеству, в том числе и к древним языческим культам.
Правда, те ацтекские «цветы» сознавали, что их приносят в жертву. А эти не сознают или не хотят сознавать. И думают, что все «классно».
Может возникнуть вопрос: а зачем плодить нежизнеспособных граждан? Зачем поощрять безответственность и инфантилизм? Ибо только очень невнимательные или не очень честные люди считают, что инфантилизм распространяется в обществе стихийно, сам по себе, без малейших усилий с чьей бы то ни было стороны. Если стихийно, то наши города не были бы наводнены идиотскими и непристойными молодежно-подростковыми журналами, газетами, книгами. Не работали бы на отупление юношества целые телеканалы. В школах бы не сокращали часы, отведенные на изучение литературы, а из программы не выбрасывали бы произведения, развивающие душу, заменяя их прямо противоположными.
У современных инфантилов и приземленность какая-то особая. Это не хлопотливая Марфа, которая в Евангелии противопоставлена любящей Божественную премудрость Марии. И даже не мелкий лавочник с его маленьким мирком и вечными заботами о выживании. Лавочник хоть и не поэт, но, в отличие от инфантила, совсем не лодырь. И мирок у него пусть маленький, но все же в него вписана семья, ради которой он просиживает в лавке с утра до ночи. Практичность в классической системе понятий тесно связана с чувством ответственности.
Но где основания полагать, что она когда-нибудь появится? Что это вообще такое — «ответственность»? Ответственным ребенком называли того, кто нянчил малышей. Ответственным взрослым — берущего на себя все самое тяжкое, самое трудное и неприятное.
Значит, в основе ответственности лежит жертвенная любовь, готовность утяжелить свою крестную ношу, чтобы облегчить ее другому, кому она не по силам. В высшей точке ответственности — Христос, добровольно ответивший Распятием за грехи всего мира. Что заставляет человека ответить на боль другого? Ну, конечно же, сострадание, милосердие, любовь. Да, именно любовь — вот что порождает ответственность. Вот что побуждает взять на себя чей-то груз, помочь. По мере взросления человек научается этой сострадательной любви. Ответственность — один из главных признаков полноценного развития души, одна из важнейших характеристик нормального взрослого человека. Легко выстраивается и другая цепочка: рост инфантилизма — увеличение безответственности — оскудение любви.
Христос призывал обратиться и быть, как дети (Мф. 18,3). И на первый взгляд современное общество изо всех сил выполняет этот завет. Старики ходят в коротких штанишках-шортах, бабушки требуют, чтобы внуки называли их уменьшительными именами: Лена, Катя, Ляля. Все хотят быть детьми, никто не хочет стареть. Да и подростково-молодежному инфантилизму потакают, бессознательно желая продлить собственную молодость. Но детей отличает прежде всего чистота, и именно к сохранению детской чистоты, целомудрия, невинности призывал Спаситель. Об этом просят и родители в молитвах о детях: «Сохрани их сердце в ангельской чистоте», «Не попусти их впасть в нечистоту и нецеломудрие».
Вместо христианской сути понятия детства — инфантилизм, развращенные дети, до гроба играющие в свои нелепые, жестокие, безумные игры. Старшие — те, кто еще не потерял способности к рефлексии, — не могут равнодушно смотреть, что творится с молодежью. И — каждый на свой лад — пытаются ее спасти. В последние годы этой проблемой серьезно озабочена и Православная Церковь. Способна ли она вернуть молодости ее истинное содержание, воспитывать ответственность, готовить к взрослой жизни?
Чего же все-таки нет? Что изъято из самого нутра, из самой сердцевины юности? Изъято как раз то, что облагораживает страсти, — романтизм, идеализм, возвышенный образ мыслей. А без этой идеальной вертикали онтологически присущие юности мечты «о доблести, о подвигах, о славе» вырождаются в какой-то нелепый кураж, разгул плотских страстей.
На Западе культ «раскрепощенной» молодежи начал насаждаться в конце 1960-х, после удачно проведенной «Парижской весны», которую политологи теперь называют первой «бархатной революцией». Именно революцией, потому что был совершен настоящий переворот в общественном сознании, подорваны моральные устои западного христианского общества. И хотя тогда мало кто в полной мере представлял себе, какие ядовитые плоды это принесет, мыслящие люди, естественно, испытывали тревогу. И тоже задумывались как о путях спасения молодежи, так и о роли взрослых в этом процессе.

«Человек становится взрослым тогда, когда он любит детство и детей и перестает с волнением прислушиваться к исканиям, мнениям и интересам молодежи, — писал сорок лет назад по свежим следам «Парижской весны» о. Александр (Шмеман), живший в Америке и, кстати, не замеченный в сугубом консерватизме. — Раньше спасало мир то, что молодежь хотела стать взрослой. (Сейчас, наоборот, взрослые хотят до гроба оставаться молодежью. — И.М., Т.Ш.) А теперь ей сказали, что она именно как молодежь и есть носительница истины и спасения. «Vos valeurs sont mortes!»1 — вопит какой-то лицеист в Париже, и все газеты с трепетом перепечатывают и бьют себя в грудь: действительно, nos valeurs sont mortes!2 Молодежь, говорят, правдива, не терпит лицемерия взрослого мира. Ложь! Она только трескучей лжи и верит, это самый идолопоклоннический возраст, и вместе с тем самый лицемерный. Молодежь «ищет»? Ложь и миф. Ничего она не ищет, она преисполнена острого чувства самой себя, а это чувство исключает искания. Чего я искал, когда был «молодежью»? Показать себя, и больше ничего...»
А еще раньше, незадолго до совсем не бархатной, а натуральной, кровавой русской революции 1917 года, один из авторов сборника «Вехи», философ Сергей Булгаков, впоследствии ставший священником, пророчески предупреждал: «Каждый возраст имеет свои преимущества, и их особенно много имеет молодость с таящимися в ней силами. Кто радеет о будущем, тот более всего озабочен молодым поколением. Но находиться от него в духовной зависимости, заискивать перед ним, прислушиваться к его мнениям, брать его за критерий — это свидетельствует о духовной слабости общества» (С.Булгаков «Героизм и подвижничество»).

К предупреждениям не прислушались, духовная слабость общества вскоре привела к катастрофе. Другое дело, что большевистские вожди довольно быстро прекратили заискивать перед молодежью, положив конец революционной вольнице, а заодно — разгулу «свободной любви» и прочего декадентства. Взамен они вернули советским юношам и девушкам идеалы чистоты, верности, самопожертвования и укрупнили старый лирический романтизм новым, героическим. Идея полного переустройства общества на более справедливых основаниях, без «голодных и рабов», увлекла множество молодых людей. Увлекла настолько, что и в старости, несмотря на открывшуюся страшную изнанку советского периода, бывшие комсомольцы не отреклись от своих комсомольских идеалов…
Следует вернуть молодежи место, которое она традиционно занимала в самых разных обществах. Место отнюдь не центральное, не главное, а, наоборот, промежуточное. Короткий мостик при переходе из детско-отроческого возраста к взрослому.
«Раньше спасало мир то, что молодежь хотела стать взрослой», — уже цитировали мы о. Александра (Шмемана). Но для этого нужно прекратить ей угождать и перед ней заискивать. Иначе с какой стати барин вдруг захочет поменяться местами с прислугой? Взрослый, а не юношеский статус должен сделаться более престижным, дающим новые права и возможности. А затянувшаяся «молодежность» — это признак инфантилизма, личностной и социальной несостоятельности.

Ирина Медведева